новая папка 2 / 18479
.pdfХраповицкому ("Храповицкой! дружбы знаки...")
ХРАПОВИЦКОМУ
Храповицкой! дружбы знаки Вижу я к себе твои:
Ты ошибки, лесть и враки Кажешь праведно мои; Но с тобой не соглашуся Я лишь в том, что я орел.
А по-твоему коль станет, Ты мне путы развяжи;
Где свободно гром мой грянет, Ты мне небо покажи; Где я в поприще пущуся И препон бы не имел?
Где чертог найду я правды? Где увижу солнце в тьме? Покажи мне те ограды Хоть близ трона в вышине, Чтоб где правду допущали И любили бы ее.
Страха связанным цепями И рожденным под жезлом, Можно ль орлими крылами К солнцу нам парить умом? А хотя б и возлетали — Чувствуем ярмо свое.
Должны мы всегда стараться, Чтобы сильным угождать, Их любимцам поклоняться, Словом, взглядом их ласкать. Раб и похвалить не может,
Он лишь может только льстить.
Извини ж, мой друг, коль лестно Я кого где воспевал; Днесь скрывать мне тех бесчестно, Раз кого я похвалял.
За слова — меня пусть гложет, За дела — сатирик чтит.
30 или 31 марта 1797
Приложения.
1.
Помещаемые здесь стихи А. В. Храповицкого, послужившие поводом к посланию Державина, были напечатаны, однакож с пропусками, в III-й книжке Раута, М. 1854 (стр. 150). Мы прилагаем их в полном виде по рукописи, доставленной нам почтенным издателем этого сборника, Н. В. Сушковым.
ЛЮБЕЗНОМУ АВТОРУ Г. Р. Д.
Пишу к тебе, писал как прежде, По старой дружбе и надежде, Что ты, из милости своей, Не всяко лыко в строку ставишь; Но только сам себя забавишь, Смеяся простоте моей.
Я пред тобою откровенно Прямую правду дерзновенно, Необинуясь говорю:
Орел державный ты, — я пташка; Хоть в крыльях не сильна замашка, Но мнится, в облаках парю.
Мне мнится вознестись с тобою, Свирелку согласить с трубою
Иза орлом вдали порхать; В восторге пылкого паренья, Не те услыша ударенья, Могу свирелкой досказать.
Могу негладкий стих погладить, Заметить, где стопу приладить
Икак бы рифме мягче лечь;
Но ежели мои заметки С твоею Музой ... не соседки,
Прошу покорно бросить в печь.
Люблю твои я стихотворства:
В них мало лести и притворства, Но иногда — полы лощишь[4] ....
Я твой же стих напоминаю И сам поистине не знаю,
Зачем ты так, мой друг, грешишь. Достойны громкой славы звуков Пожарский, Минин, Долгоруков
Иза Дунаем храбрый Петр; Но Зубовых дела не громки,
Испрячь Потемкиных в потемки: Как пузырей, их свеет ветр.
Велик был Петр, велик неложно; Но как поверить нам возможно, Что он полцарства отдавал
За то, чтоб Ришельё воскреснул?[5]...
Унас бы он с коварства треснул, Или Россию продавал.
Унас цари не Лудовики
И не министрами велики, Собой велики паче всех:
Был Меншиков и Бирон смирен,
И Зубов, ставши размундирен, Для всех Россиян только смех.
29-го Марта 1797.
* * *
Твоею творческой рукою И пылкою стихов красою
Достойных должно прославлять, Великих, мудрых, справедливых; Но случаем слепым счастливых В забвеньи вечном оставлять.
Прибавлено 5-го Апреля 1799.
2.
Стихи Державина вызвали следующее новое приветствие со стороны Храповицкаго, также напечатанное в III-й книжке Раута:
К НЕМУ ЖЕ.
Вижу, вижу беспристрастно, Что Державин правде друг: Сердце честно, чисто, ясно, Все умом постигнет вдруг. Грянет громом — все трясутся! Даст хвалу — и вознесутся! Не орел — ты сам Зевес.
В пылком, в громком твоем слоге Пиндар и Орфей воскрес. — Хоть на грязной я дороге Средь Коломны нанял дом, Стары счеты разбираю, Цифры с цифрами сличаю И журнал верчу вверх дном:
Но тебя я почитаю, Восхищен твоим умом.
1-го Апреля 1797.
3.
Из чисел, которыми помечены те и другие стихи Храповицкого, видно, что Державин своим посланием отвечал на первые из них немедленно. Получив последние, он написал опять следующий ответ:
А. В. ХРАПОВИЦКОМУ.
Как назвал ты меня Зевесом, От имя божья грянул гром; Я с страху скрылся под навесом
И бью тебе, мой друг, челом: Избавь от пышных титл: я пешка. Чрезмерна похвала — насмешка.
Эти стихи были напечатаны в Маяке 1842 г. (т. I, кн. 2, Замечатель, стр. 90) с небольшим рассказом, который очевидно придуман для объяснения стихов. Этот анекдот перепечатан
в примечаниях к сочинениям Державина позднейших Смирдинских изданий, при чем комментатор удовольствовался приведением четырех первых стихов ответа. Для полноты нашего примечания прилагаем и рассказ Маяка.
«В один из знойных летних дней 1797 года Державин прохаживался в саду с А. В. Храповицким. Сбирались тучи, но два приятеля не замечали их. Разговор коснулся поэзии. Храповицкий распространялся в похвалах великому поэту и в восторге не щадил никаких сравнений. Вы не поэт, сказал он, вы Зевес-громовержец. В эту минуту блеснула ослепительная молния и раздался такой удар грома, что Державин, при всей своей смелости и привычке к военной жизни, бросился под навес беседки; — туда же побежал и Храповицкий. Оба, оглушенные ужасным раскатом грома, несколько времени стояли безмолвно. Наконец Державин прервал молчание. Вот видишь ли, какой я громовержец! сказал он Храповицкому, — и в тот же день записал в своей белой книге предыдущие шесть стихов.»
Ясно, что после приведенного второго стихотворения Храповицкого обстановка навеса с грозою оказывается вовсе не нужною и рушится сама собой. Державин употребил эту картину только для того, чтоб дать понятие о впечатлении, произведенном на него преувеличенною похвалою Храповицкого.
Комментарий Я. Грота
Отношения Храповицкого к Державину уже объяснены при таком же послании под 1793 годом (Том I, стр. 541); там сообщили мы и несколько биографических о нем сведений. Настоящая пьеса была ответом на стихи Храповицкого (помещаемые нами здесь в приложении), в которых автор, прочитав сочинения Державина, упрекал его за то, что он иногда хвалил Потемкина и Зубовых.
Напечатано в издании 1808 г., ч. II, XXXI.
Значение приложенных рисунков: 1) Шутка, подруга Момуса, сделав из лиры мальбрет и положа на него изображение этого забавника, поминает его своей игрушкой (бичем с колокольчиками) и тем показывает, что смехом надобно исправлять нравы (Предполагалась приписка: Ridendo castigat mores). 2) Крылья, несущие цепь и пламя к источнику света, изображают, что нет почти никакой тяжести, которая могла бы воспрепятствовать парению таланта (Об. Д).
1. Я лишь в том, что я орел. — В послании Храповицкого к Державину есть между прочим стих (10-й от начала, см. ниже):
«Орел державный ты, — я пташка».
2.Где свободно гром мой грянет и проч. — Кажется, этот и следующий стих должно разуметь так: «покажи мне небо, где бы гром мой мог свободно грянуть».
3.За дела — сатирик чтит. — Последние два стиха обратили на себя особенное внимание Пушкина, Гоголя и Жуковского. Гоголь в начале статьи своей «О том, что такое слово» приводит следующее замечание, сделанное Пушкиным по прочтении этих двух стихов: Державин не совсем прав: слова поэта суть уже его дела. «Пушкин прав», продолжает Гоголь: «поэт на поприще слова должен быть так же безукоризнен, как и всякий другой на своем поприще» и проч. (Соч. и письма Н. В. Гоголя, т. III, стр. 341). Жуковский в одном
письме к Гоголю говорит: «Стихи Державина, служащие, так сказать, темою твоей статьи, не имеют, по моему мнению, никакого ясного смысла: ошибки писателя не извиняются его человеческими добродетелями; и самолюбие поэта, оскорбленное критикою, не утешится, когда он сам себе или аристарх ему скажет: ты негодный поэт, но человек почтенный. Но то, что сказал Пушкин о стихах Державина, весьма значительно: оно будет теперь главным предметом моей с тобою беседы» и проч. (Соч. В. Жуковского, т. XI. Спб. 1857, стр. 147).
4.См. строфу 2-ую оды На умеренность (Том I, стр. 491).
5.Это сказано по поводу стихов Державина в оде Мой истукан (Том I, стр. 620):
Отдаст Арману Петр полтрона, Чтоб править научил другой.
Примечания
Орфей — мифический певец-поэт.
Коломна — окраина Петербурга.